Горсть песка-12 - Страница 120

120

А вот с ногами…

«Ну что, товарищ Солдатенко?» — с надеждой спросил Фалангер.

«Порядок, товарищ командир. Полный и окончательный. Трансмиссии каюк. Видите- сталь выкрошилась…»

Да, именно так. Не очень-то сейчас на славном Кировском умели проводить глубокую термообработку ответственных деталей…Сталь правильно отпускать — это тебе не Зимний Дворец штурмом брать…Тут напор и натиск мало значат. Тут культура производства- важнее…

Да где же ей набраться, культуре? Где те старые, довоенные (то есть до 14-того года) пролетарии? Которые на Путиловский Завод ходили в белых рубашках с галстуками, тонкое дело своё понимали годами, начиная вихрастым подростком с метлы уборщика стружки…

Кто погиб в Моонзунде за Веру, Царя и Отечество, кто — под Самарой за Интернационал, кого настигла пуля кулацкого обреза, пущенная в спину двадцатипятитысячнику…

А комсомольская молодёжь производство пока ещё ОСВАИВАЛО…

И поэтому дело было….

«Хуёво» — сказал Вася Костоглодов.

И экипаж с немым изумлением воззрился на него….

«Вася…Ты…ГОВОРИШЬ?» — пролепетал Додик.

«Да»

«А что же ты, мать, мать, мать, молчал всё это время?!! Отчего не говорил?!» — взвился Солдатенко

«Не хотел. Нужды не было» — солидно ответствовал Вася…

Двадцать два часа сорок минут. КулИково поле.

«Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробней…»

«Да что тут, товарищ генерал…Моя в 15-том полку связи мал-мало служу, в телеграфной роте…Призывался ещё когда- моя в Анадыре товарищу военкому шибко говорил- в погранвойска хочу, однако!

Разнарядки нет, говорит…пришлось научиться столбы ставить…Фашисты когда напали- мы всё столбы ставили, ставили — шибко много ставили…потом их все выкапывали, потом в Минск, в расположение пошли мало-мало.

Пока шли- моя винтовка нашёл. Лежит на земле, однако! Шибко не порядок…Себе её взял, потому как народное имущество! Глупый люди! Тебе не нужно- зачем тогда винтовка земля бросай? Винтовка три песца стоит. Шибко кто-то дурак, совсем как лоча! Не нужно тебе — тогда в колхоз отдавай.

Потом нас товарища Ворошилов мало-мало встречал, слова разные говорил, ши-и-и-бко ругайся, я почти всё понимай…

Зачем его зря ругайся? Чукча умный люди.

Просто скажи- давай в Минск зря не ходи, давай тут помирай. Етти! Какой мне радость туда-сюда напрасно броди, зря ноги мучай? Тут так тут.

Потом пушки стреляй, шибко-шибко. Моя даже испугайся, что моя оглох.

Потом самолётка до-о-олго летай, бомбы бросай…Моя товарища сержанта говори- моя можно самолётка стрели? Товарища сержанта не разрешай, потому что моя не попадай…Потом товарища сержанта мал-мало помирай.

Запрещай больше никто нет. Моя стреляй. Всё, однако.»

«И что?!»

«Моя стреляй- моя попадай. Пачка патронов- песцовая шкурка стоит…»

(В Реальности: «Связист при КП дивизии отправился проверять линию. Не успел он выйти из леса, как чуть ли не прямо на него стал пикировать «мессершмитт». Боец не растерялся, вскинул винтовку и выстрелил бронебойным патроном в самолет. Повиляв из стороны в сторону, стервятник сел в нашем расположении, пилота взяли в плен. Оказалось, что пуля угодила летчику в руку, гитлеровец не смог крепко держать штурвал и едва-едва сумел посадить самолет.»)

Там же, чуть позже…

«Что говорят пленные?»

«Товарищ генерал, фашисты просто ошеломлены…После первого боя их у нас было немало, и почти каждый из них говорит о «новом страшном оружии русских», от которого «танки горят, как факел». Один пленный ефрейтор-танкист даже так сказал: «Когда мы наступали, мы думали, что вот-вот русские батареи откроют огонь, и мы их подавим. Но русские молчали. Это нас сильно встревожило. Потом командир танка дал приказ «Вперед!», и мы пошли. Если бы я знал, что у русских такое мощное зажигательное оружие, я бы повернул обратно…» Когда мы ему показали это «мощное зажигательное оружие», он очень удивился.»

«Честно говоря, я бы тоже…удивился…

Ну ладно, товарищи командиры. Самое главное, что поле- осталось за нами. А это значит, что немецкие танки, оставшиеся на нём- завтра снова перед нами не появятся…Начинж?»

«Так точно, товарищ генерал…все, что можно было бы починить- подожгли бутылками…теперь уж точно не починят!»

«Добро…теперь- дело печальное. Комиссар- тебе поручаю.

Тело Климента Ефремовича — доставить в Минск… Как хочешь, что хочешь делай- но оно не должно попасть в руки врага. Пусть не тщатся фашисты, что убили русского полководца.

Эх, товарищ Маршал, товарищ Маршал…твоё ли дело было в атаку ходить? Ты Фронт спасать должен…Эх, как же нам тебя будет не хватать…

Горе — то какое, а?

Ну, ладно. Ты, комиссар, там с ним по дороге по нежнее…челюсть ему, что ли, подвяжи…»

«Я тебе…товарищ Руссиянов, сейчас…. самому челюсть подвяжу. И кстати? Где моя Почётная Революционная шашка?!»

Перед остолбеневшими командирами, придерживаясь рукой за ствол сосны, бледный, на неверных, дрожащих ногах, в залитой засохшей кровью гимнастёрке — стоял товарищ Ворошилов.

Хор Красной Армии под управлением Бориса Александрова:

«БУДЁННЫЙ НАШ БРАТИШКА,

С НАМИ ВЕСЬ НАРОД!

ПРИКАЗ-НОСОВ НЕ ВЕШАТЬ И СМОТРЕТЬ ВПЕРЁД!

ВЕДЬ С НАМИ ВОРОШИЛОВ-ПЕРВЫЙ КРАСНЫЙ ОФИЦЕР!

СУМЕЕМ ОТСТОЯТЬ МЫ ЭС.ЭС.ЭР!!!!»

(Автор опять бредит? Читатель, на войне случается всякое…На соседнем, Юго-Западном фронте, геройский комиссар Поппель, который сейчас фашистов под Дубно громит- был свидетелем, как командира танкового корпуса вообще похоронили…То есть в землю закопали. А комиссар захотел проститься со старым другом…Откопали — а генерал-то живой…)

120