Четырнадцать часов тридцать минут. Брестская область, город Каменец.
«Эй, Чарли! Пляши! Тебе, брудер, письмо из дому…»
Водитель «Оппель-Блитца» из Transportkorps «Speer» Ганс («Ганс! Просто Ганс, девушки!») неторопливо достал из специального целлофанового пакетика специально обработанную ветошь и тщательно вытер руки…
А потом взял конверт без почтовой марки, на котором аккуратным стариковским почерком старомодным стальным пером?86 было выведено: «Действующая Армия, Гансу Чаплину»…
Вот от того-то и Чарли, догадались? Незатейливый солдатский юмор…Хотя он внешне вовсе не походил на презренного юдише комика!
Был Ганс Чаплин в свои семнадцать лет высоким, светловолосым, сероглазым, стройным…Настоящий нордический тип! Да вот пристала же кличка, ну что ты поделаешь…И в школе так дразнили, и в Reichsausbildungslager во время трудовой повинности…Увы, каждый несёт свой собственный крест…
От дедули письмецо…И у Ганса предательски защипало глаза…
(Ретроспекция.
Первое, что вспоминается из далёкого детства- темнота…голод и холод…
Приличная, чистоплотная, аккуратная немецкая нищета…
Когда единственная картошина подаётся тебе на фаянсовой тарелочке с голубыми цветочками, со стальными вилочкой и ножичком, и перед тем, как жадно заглотить, давясь и обжигаясь, её восхитительно-горячую мякоть, политую ВАЗЕЛИНОВЫМ маслом- надо сложить ручки и прочитать молитву нашему лютеранскому, строгому Богу…
Единственным кормильцем в семье был дедушка…Такой же высокий, стройный, сероглазый Фриц Чаплин…Бывший ефрейтор Великой войны, пехотинец- «штурмовик», трижды раненый, контуженный, отравленный газами…И взамен навек утраченного лёгкого- увенчанный лаврами…»Железный крест», его так просто не давали…Даже в 1918 году…
Только Дубовые листья- в овощной «зуппе» не положишь, ведь это даже — не лавр…
Фриц хватался за любую работу- а вот её-то как раз, в отличие от дедушкиных шрамов, было очень не много…Рур был оккупирован, проклятые «пуалю» чувствовали себя в родном городе Чарли как дома…Заводы Круппа стояли. Холодный ветер завывал по пустынным фабричным дворам…
Всё изменилось, когда Чарли исполнилось пять лет…Счастливый дедушка тогда высоко подкинул визжащего от счастья Чарли (тогда еще звавшегося Гансом) к небу, уже покрывающемуся восхитительными клубами дыма из оживающих фабричных труб: «Мой милый внучек! Теперь у нас есть РАБОТА! Господи, благослови русских и их заказы…»
В доме появился настоящий белый брот, и даже по праздникам настоящее буттер (зато уж маргарин- на столе каждый Божий день!)…Ганс стал ходить с приятелями в синема, и приобрёл наконец свою дурацкую кличку. Жить стало лучше, жить стало веселее!
А как же родители Гансика? Так дедуля и бабуля и были его, Чарли, родителями…
Мамми- появлялась ненадолго, зацеловывала сына, оглушала его шелестом шёлка и окутывала облаком французских духов, от чего дедушка Фриц долго чихал (а уж на что привык на работе ко всякой вредной химии)…А потом вновь исчезала.
Мамми работала в Эссене, в cabaret «La Chauve-souris». Страп…нет, стип…нет, стрип. ну, короче, танцевала она, на сцене, у шеста…
И потому дома, в Гильзенштадте, бывала не часто…
А папа? Вот дедушка и был за папу, а бабушка — за маму…
И старый, сорокалетний (на заводах Круппа — долго не живут), Фриц был великолепным отцом…
Бывало, придёт из своего патронного цеха, где контрабандой от Антанты для русских камрадов химические снаряды снаряжает…товарищи его в гастштедт зовут, бир пить, а он — с внуком идёт гулять, на реку- сияющую всеми цветами радуги от спущенных с завода отходов…
Идут рядышком старый и малый, и песни поют…Ich hatte einen Kameraden…
«Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
Вперёд прорывались отряды,
Товарищей верных, бойцов…»
Всё, что знал и умел в жизни Чарли- он был обязан своему деду…Любил ли Чарли деда? Да как сказать…любите ли вы воздух, которым дышите?
И не только любил, но и уважал. И на всю жизнь запомнил, как однажды дед сказал ему: «А фюрер-то был прав! С русскими- надо дружить. Теперь мы этих лимонников да лягушатников- одной левой…А полячишки? Что полячишки…Дерьмо Европы…» Так и вышло…По деду.)
И вот теперь Чарли держал письмо из далёкого, милого дома. Так сказать, привет из Фатерлянда.
«Мой дорогой мальчик! Я знаю, что это письмо тебя расстроит. Но ты у меня взрослый и мужественный. Надеюсь, что именно таким я тебя и воспитал…
Ганс, ты помнишь дядю Эриха из Kyffhauuserbund? Он тебе ещё давал поиграть своим стальным шлемом, старый брудер…мы с ним в одном штурмовом отряде под Верденом сражались.
Так вот, он сейчас служит в Geheime Staats-Polizei… Информированный человек. И он мне сообщил по секрету, что в отношении меня пришла разнарядка…
Странно, всю жизнь я ощущал себя не просто немцем, а даже пруссаком…И никогда не думал о себе, как о еврее…
Я принял решение, мой мальчик. И сейчас, когда ты читаешь это письмо — знай, что из-за меня у тебя уже никогда не будет никаких неприятностей.
Твоя бабушка Эльза решила сделать это вместе со мной. Её Бог — её простит. Она верная и добрая жена, и не хочет остаться без меня одна. Я её отговаривал- но ты же знаешь свою бабушку?
Завещание я оформил надлежащим образом, доктор Функ, нотариус, тебе напишет. Извини, это всё, что мы с бабушкой за всю жизнь скопили…
Хотя бы крыша у тебя над головой есть, когда вернёшься с войны. Наш домик я застраховал. Важно! Похороны я оплатил, долгов у меня нет. Если кто будет лезть с такими вопросами, пользуясь твоей наивностью- гони их, мошенников, в шею.